Жаркие ночи Арубы (продолжение)

[Kaisla]

Глава пятая

Когда становилось совсем плохо, она вспоминала маму. Ее руки, голос, улыбку. «Сибилла, ты опять хмуришься?» – говорила мама, и в комнате словно светлело. Как же так получилось, что не к кому прийти – за советом ли, за порицанием, просто прижаться, положить голову на колени, уткнуться в живот, словно в далеком детстве? Некому рассказать о своих неудачах, похвастаться редкими победами. Не с кем поделиться, как замирает сердце от одного его взгляда, как глупая, бессмысленная надежда на чудо обживается в душе, как обжигает губы небрежный поцелуй, превращая в пепел все доводы рассудка.

Мамы не стало, когда Сибилле исполнилось двенадцать. Их дом, еще вчера наполненный весельем наступающей Литы* и запахом яблочного пирога, теперь казался неживым. Даже сейчас, через четверть века, женщина помнила каждую минуту того июньского вечера. Последнего вечера ее детства.

В тот день мама объясняла ей, как пользоваться хрустальной сферой:
– Мало просто хотеть увидеть, – говорила она, водя пальцами по гладкой поверхности, – нужно, чтобы он захотел показать тебе.
Девочка понимающе кивала в ответ – все то же самое, что и с кофейной гущей. Если кофе был экзотический, то гуща капризничала, и приходилось подолгу упрашивать, пока, наконец, частички ее не начинали двигаться, складываясь в картинку. Но со сферой было тяжелее. Мутная пелена в ее сердцевине никак не хотела трансформироваться в ясный образ. Голова у Сибиллы разболелась, и она расплакалась:
– Не получается, мамочка! Не выходит!
– Дай-ка сюда, – протянула руку Эсме Трелони. Сколько девочка помнила себя, мать никогда не надевала колец – говорила, мешают чувствовать. Отец часто шутил, что Эсмеральда – белая лебедь, которая не желает быть окольцованной. Мама отвечала, что уже нашла себе пару, а всему миру известно, что лебеди любят только один раз. Потом они начинали обниматься, а Сибилла осуждающе вздыхала и уходила в свою комнату. Но на самом деле она была счастлива. До того самого вечера.

– Дай-ка сюда, – слегка прищурившись, мама заглянула в сферу. Внезапно ее лицо переменилось, губы скривились, словно от боли. Когда она перевела взгляд на дочь, та увидела, что глаза Эсме полны слез. Аккуратно положив артефакт на стол, женщина осторожно провела по волосам девочки рукой и тихо, словно сама себе, прошептала:
– Будущее всегда можно изменить, радость моя. Помни это.
– Почему ты плачешь, мама? – Сибилла была испугана. Сначала сфера, которая так и не захотела слушаться ее, а потом мамины слезы.
– Это ничего, счастье мое, просто слишком сконцентрировалась и перенапрягла зрение, – вздохнула Эсме и вытерла глаза.

Остаток дня она провела с дочерью. Они вместе читали, играли в слова, а перед сном мама расчесала ей волосы и спела колыбельную. Девочка уже давно заснула, а миссис Трелони все сидела у нее на кровати, сжимая еще немного пухлую детскую ладошку в своей, узкой и изящной, и вспоминала увиденное в глубине хрусталя. Неудивительно, что сфера отказалась показать Сибилле ее следующий день – ведь он должен был стать для малышки последним. Шанс изменить будущее был призрачным. Но он был, и Эсме не могла отказаться от него. Она наклонилась, в последний раз целуя прохладный лоб дочери, и, закусив губу, вышла из комнаты.

Ее нашел отец. Он проснулся ночью и обнаружил, что жены нет рядом. Решив, что его неугомонная спутница жизни опять допоздна засиделась за астрологическими таблицами, Чарльз пошел в ее кабинет. «Наверняка заснула прямо на своих бумажках», – посмеивался он, поднимаясь по винтовой лестнице. И действительно, когда мужчина вошел в уютную комнату, его пропажа обнаружилась там. Женщина прилегла на стол, подложив руку под щеку. Пряди золотых волос разлетелись по гладкой столешнице, из выреза платья выскользнуло обручальное кольцо, висевшее на тонкой цепочке.
– Дорогая, – позвал Чарльз, прикоснувшись к руке жены, и вздрогнул. Ладонь была холодной, почти ледяной. – Эсме!
Он схватил ее за плечи, начал трясти, умолять проснуться, открыть глаза. Но все было бесполезно. Почерневшая хрустальная сфера скатилась со стола и раскололась надвое. Так же, как раскололась в ту ночь жизнь маленькой Сибиллы.

Отец так и не простил ее. Сам неплохой маг, он сразу понял, что сделала жена, и возненавидел девочку за это. Нет, Чарльз ни разу не упрекнул ее. Просто больше никогда не сказал дочери ни единого слова. Впрочем, и с другими людьми мужчина не общался, проводя почти все время в кабинете, принадлежавшем его супруге. Сидя за ее столом, он писал ей письма. Писал, что ненавидит дочь за то, что ее жизнь куплена смертью любимой. Писал, что ненавидит себя потому, что все еще жив. Что ненавидит Эсме – ведь она приняла решение одна, не сказав ему ни слова. Чарльз умер через полгода, в канун Рождества, а после похорон Сибилла слегла с температурой и пришла в сознание только через две недели. Выздоравливала она медленно, а когда окончательно поправилась, то обнаружила, что не может видеть. Эта способность так и не вернулась к ней никогда.

После смерти родителей оказалось, что дом был в залоге у банка, а хранящейся в сейфе суммы, по словам министерского чиновника, только-только хватило на оплату долгов. Все, что осталось у девочки на память о родителях – фотоальбом, отцовские письма, мамин дневник и ее обручальное кольцо.

И вот, сидя у распахнутого окна, профессор Трелони уже в который раз осторожно листала пожелтевшие страницы, едва касаясь их пальцами. Там, среди ровных строчек, складывающихся в дни и года, притаился рецепт забытого зелья. Когда-то его использовали для общения с ушедшими в иной мир. Но основной ингредиент было сложно раздобыть, а результат не всегда стоил затраченных усилий. И все же… это был ее единственный шанс.

Чашу из древесины биджаясала достал для нее Джо. Оказалось, барменом он работает временно, в перерывах между экспедициями, а основное его занятие – этнография. Песни Тибета, сказки Непала, легенды Раджастана – он находил все новые и новые жемчужины для своего литературного ожерелья то высоко в горах, то в заброшенной деревне, а то и во дворце раджи. Из одной такой поездки Джо и привез небольшую, невзрачную на вид чашу, подаренную старым монахом. Сибилла не могла даже представить, сколько лет прошло с тех пор, когда неизвестный мастер последний раз прикасался к своему творению. Гладкое дерево словно излучало какой-то тусклый свет, и женщине подумалось, что его поверхность, расчерченная тонкими прожилками, должна быть прохладной, если не холодящей руки. Взяв артефакт, она сразу поняла, что ошибалась. Чаша оказалась теплой на ощупь, а ее стенки будто слегка проминались под пальцами ведьмы. Тем не менее, никаких отпечатков, по крайней мере, видимых, не оставалось. Вновь проведя по безупречно ровной кромке сосуда, Сибилла вздохнула и поставила его обратно на стойку бара:
– Я не могу взять у тебя эту вещь, Джо. Она бесценна. Последний раз об изделиях из биджаясала упоминается в летописях Кентербери пятьсот лет назад.
– Для меня это просто вещь, – мягко улыбнулся бармен. – Человек, давший ее мне, сказал, что в свое время я узнаю, кому она предназначена на самом деле. Когда ты появилась на острове, чаша изменилась. Это нельзя заметить глазами, но я увидел это, – он постучал себя по груди, – здесь. Скажи, что ты чувствуешь, прикасаясь к ней?
– Это может показаться странным, – замялась Трелони, – но древесина будто проминается под моими пальцами. Я боялась испортить чашу, но сейчас вижу, что никаких следов не осталось. Наверное, это просто…
– Просто они остались внутри, – перебил ее Джо. – Тебе не показалось. Она признала тебя хозяйкой, и твои отпечатки остались в ней. Древняя магия, знаешь ли.
– Магия? – глупо переспросила женщина. Мысли в ее сознании завертелись в хаотическом хороводе: «Откуда маггл может знать о древней магии?»
Бармен перегнулся через стойку и шепнул ей прямо в ухо:
– Моя фамилия – Лаво**.
Видимо, смесь удивления и ужаса, охватившая Сибиллу, проявилась на ее лице настолько отчетливо, что Джо расхохотался, да так громко, что несколько посетителей удивленно повернулись в его сторону.
Отсмеявшись, мужчина смахнул навернувшиеся на глаза слезы и продолжил, смешивая очередной коктейль:
– Сам я просто ученый. В нашей семье магией занимаются только женщины, так что можешь не волноваться.
– А…
– Моя сестра сказала, что ты заблудилась. Твой дух на коленях молит Папу Легба*** отворить дверь, но ключ хранится у самой тебя. Ты должна сама принять решение. Будущее всегда можно изменить, помни это. Чаша – всего лишь инструмент, – бармен придвинул артефакт к ведьме и отошел к другому концу стойки, тут же вступив в оживленную дискуссию о видах рома с одним из завсегдатаев.

Но одной чаши было недостаточно. Ей нужно было это зелье, зелье, сваренное по рецепту, записанному когда-то рукой Кассандры, знаменитой бабушки Чарльза Трелони, и переписанное его женой в дневник округлым почерком отличницы. Проблема заключалась в том, что сама Сибилла такое зелье сварить не могла. Здесь была нужна рука истинного мастера, а где искать такого на Карибах, женщина даже и не представляла. Или?..

Профессор Трелони подошла к поискам лорда Малфоя с присущей истинным ученым основательностью и методичностью. Проще говоря, она заходила в один бар острова за другим, пока, наконец, не обнаружила разыскиваемый объект за столиком в одном из этих заведений. Увидев знакомое лицо, Люциус удивился, однако ничем не выдал своих эмоций.
– Что привело вас сюда, Джейн? – осведомился он, поднимаясь на ноги и выдвигая стул для неожиданной гостьи. – «Надеюсь, не желание выяснить отношения», – добавил мужчина про себя.

Сибилла молча опустилась на предложенный стул и закусила губу, не зная, как начать. Сняв солнечные очки и аккуратно положив их на стол, она взглянула Малфою в лицо, желая понять, как тот отнесся к ее появлению, но попытка не удалась. Серые глаза безразлично смотрели на нее, а туман, таившийся в их глубине, надежно скрывал все эмоции, если таковые вообще существовали. Предсказательница даже не догадывалась, что на самом деле думает человек, сидящий напротив.
«Оказывается, у нее голубые глаза. Напоминают озера Килларни – прозрачная на вид вода скрывает столько тайн в своих глубинах, и добраться до них удается немногим. Странно, почему я не замечал этого раньше», – озадачился маг. Он никак не мог понять те странные ощущения, которые испытал при виде этой женщины, ничем, в сущности, не отличавшейся от многих других.
Затянувшееся молчание прервала подошедшая официантка, которая зло покосилась на новую посетительницу.
– Что будете пить? – спросила девушка, открывая блокнот. На клиентку, впрочем, она не смотрела, а свою улыбку адресовала исключительно красавчику-блондину.
– Бутылку Mersault девяностого года и минеральной воды.
Официантка еще раз улыбнулась и пошла к стойке. «И почему у таких мужчин всегда уже есть подружка? – негодовала девушка про себя. – Она старше меня на целую вечность, а он с нее глаз не сводит».
Сибилла невольно поежилась. Под взглядом Малфоя она чувствовала себя насекомым, попавшим к энтузиасту-энтомологу – пришпиленным булавкой к белой картонке и до сих пор не засунутым под стекло только потому, что ученый еще точно не понял, к какому виду отнести этот экземпляр. Сама мысль обратиться за помощью к этому человеку теперь казалась ей нелепой. А он все смотрел на нее, не отводя глаз.
– Мне… – слова никак не хотели покидать ее губ. Они застревали в горле колючими комочками, цеплялись за язык, упирались изо всех сил. Сибилла разозлилась и выпалила на одном дыхании, – мне больше не к кому обратиться. Вы его друг, вам он не откажет…
Лицо мужчины неуловимо изменилось, в нем появилась жесткость:
– Что вы хотите от Северуса? И почему я должен помогать вам?
Трелони отпила из так вовремя появившегося на столе бокала и решительно достала из сумочки листок, сложенный пополам:
– Мне нужно это зелье. Сама я, к сожалению, способностей к зельеварению не имею, да и кроме вашего друга, не знаю больше никого, кто был бы способен сварить подобное. Я вообще никаких способностей не имею, – тихо добавила женщина. – А вы… совершенно ничего мне не должны. Просто я подумала…
Ее щеки порозовели, и она продолжила совсем уже шепотом:
– Это все неважно. Просто скажите – да или нет. Я пойму, если вы откажете мне.

Малфой неожиданно наклонился к ней через стол и, ухватив двумя пальцами за подбородок, заглянул в глаза. От его близости Сибиллу словно парализовало. Она попыталась собраться с мыслями, но ничего не выходило. Запах его туалетной воды смешивался с запахом сигарет, его губы были совсем рядом, и на мгновение женщине показалось, что сейчас он опять поцелует ее.

В следующее мгновение Люциус резко отпрянул, поднялся и, взяв листок со стола, заявил:
– Я ничего не обещаю. Если мой друг согласится и сварит зелье для вас – пришлю в отель. Нет – получите рецепт обратно.
Бросив на стол несколько банкнот, он ушел. Сибилла долго смотрела ему вслед, но он так и не обернулся.


Глава шестая

Он не знал, почему решил помочь ей. И это выводило его из себя. Он, один из самых умных магов Британии, преуспевающий бизнесмен, впитавший способность принимать верные решения с молоком матери, он, взрослый мужчина, глава рода Малфой, впервые в жизни не мог понять, почему поступил именно так. Люциус потер виски: ему казалось, что от бесплодных размышлений его голова сейчас просто взорвется. Сознание измученной птицей билось внутри черепной коробки. Сам он так и не смог увидеть подоплеки своего поступка, а поговорить, чтобы таким образом рассортировать все мысли и выяснить, наконец, главное, было не с кем. Среди обширного круга приятелей, знакомых и любовниц лорда Малфоя было всего два человека, которым он мог доверять – и то не до конца. Одним из них был Северус Снейп. Другим – а, вернее, другой – Нарцисса Малфой. И оба они вряд ли смогут ему помочь.
Снейп, конечно, выслушает, потом пожмет плечами и скажет, что женщины – основная причина всех проблем человечества. Из-за них тают льды в Арктике, засыпает снегом Перу, итальянская сборная даже не вышла в финал чемпионата мира по квиддичу, а андроны в Женевском коллайдере отказались разгоняться. На этом фоне головная боль Люциуса опять будет выглядеть смешной, как и все его размышления и нелепые попытки самопознания.

Нарцисса понимающе улыбнется и посоветует решить проблему кардинально: переспать с этой женщиной и выбросить ее из головы вместе с решением помочь. От такой чуткости у Малфоя сводило зубы: он никак не мог взять в толк, почему за все годы их брака жена ни разу не возмутилась его похождениями по спальням английских – и не только – аристократок и постоянным отсутствием в спальне супружеской. Собственно, вывод был очевиден: Нарциссе Малфой было все равно, где ее муж – главное, что в глазах всего общества он таковым являлся со всеми вытекающими отсюда последствиями. Более того, именно такой брак, основанный на взаимной выгоде, лишенный всяких глупых эмоций, Люциус считал идеальным. И все же, в последнее время он часто испытывал какое-то странное желание все изменить. «Наверное, я просто устал, – мелькнула странная мысль, – устал все время кем-то быть. Изворачиваться, лгать, придумывать, делать вид… Мне нужна пауза. Я хочу хоть немного побыть самим собой, пока еще помню, что это значит. Если помню».
Мужчина присел на камень, вытянул ноги и достал пачку сигарет, а вместе с ней – сложенный пополам листок. В памяти вновь всплыли недавняя встреча и взгляд голубых глаз, такой искренний, такой невинный…
«Лживая сучка! – прикурить получилось только с третьего раза, и это еще больше взбесило. – Как она только умудряется врать в глаза и выглядеть при этом пай-девочкой? Джейн Роулингс, в самом деле…»
Он еще долго сидел на берегу, наблюдая, как красный диск солнца опускается в океан, курил одну сигарету за другой и пытался понять, почему эта жизнь, такая удобная и благоустроенная, а после победы Поттера над Волдемортом еще и почти безопасная, больше его не привлекает.

Как только Северус увидел листок с рецептом, его глаза загорелись. Собственно, вполне предсказуемая реакция.
– Где ты это взял?
Люциус промолчал: выслушивать очередную тираду про женщин вообще и про его женщин в частности совершенно не хотелось. Приятель, однако, продолжал вопрошающе смотреть, и пришлось сказать полуправду:
– Один знакомый дал.
– Ага, – согласился Снейп, – знакомый, пользующийся женскими духами. Не думал, что ты…
– О, ради Мерлина, успокойся! – раздраженно перебил его Малфой. – Женщина это, женщина. И что?
– Да так, – зельевар окинул друга задумчивым взглядом. – Когда человек не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным, – с этими словами Северус развернулся и направился в оккупированный им подвал.
– Иди, иди, Сенека новоявленный, – сделав порядочный глоток рома, Люциус откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Через два дня донельзя довольный мастер зелий вошел в гостиную, держа в руках фиал с голубоватой жидкостью. Вслед за ним появилась Грейнджер, чье лицо то и дело расплывалось в счастливой улыбке. «Что-то девчонка зачастила к нам», – задумался Малфой, но эту мысль сразу же вытеснила другая, от которой тотчас заломило виски: готовое зелье нужно было переправить на Арубу. При одном только намеке на курьерскую доставку Снейп зашипел не хуже Нагайны, заявив, что не для того они с мисс Грейнджер не вылезали из лаборатории все это время, чтобы какой-то осел расколошматил фиал и полил драгоценным зельем газон отеля. А доверять транспортировку Драко или, Мерлин упаси, Поттеру, Люциусу совершенно не хотелось – сплетен потом не оберешься. Именно поэтому – ведь других причин быть просто не могло – тем же вечером в одном из номеров Eagle Beach раздался стук в дверь.

Когда Сибилла услышала его, она укладывала вещи в чемодан. Конечно, впереди был еще целый день, но почему-то ее это уже не радовало. Хотелось домой, к привычной жизни, в которой все давным-давно расставлено на свои места и даже обладает этикетками. Там, дома, она снова наденет дурацкую юбку, огромные очки, продолжит сочинять бредовые предсказания и гороскопы и забудет все глупости, уже сделанные ей или только еще придуманные.

Стук повторился, и женщина поспешила открыть дверь, даже не задумавшись, кто бы это мог быть.
– Я ничего… – увидев человека, стоявшего в коридоре, она замолчала от удивления.
– Могу я войти? – вежливо улыбнувшись, спросил Люциус после продолжительной паузы.
– Да-да, конечно, проходите…
Но лорд Малфой уже стоял посередине комнаты, с интересом разглядывая обстановку: приоткрытый шкаф, полупустой чемодан, огромная кровать, занимающая большую часть площади… Тут в голову мужчине пришла совершенно нелепая фантазия, от которой он поспешил отмахнуться. Подойдя к небольшому столику, располагавшемуся у балконной двери, он достал сосуд с зельем из кармана и аккуратно поставил на полированную поверхность. Рядом опустился листок с рецептом.
Сибилла не верила своим глазам. Она перестала надеяться еще вчера, просидев весь вечер в номере, ожидая неизвестно чего – то ли совы, то ли звонка с вежливым отказом. Действительность превзошла все ее ожидания. В плотно закрытом фиале плескалась голубоватая жидкость. Оставалось налить ее в чашу и выждать двенадцать часов.
– Я… не знаю, что и сказать, – женщина перевела взгляд на своего гостя. Он стоял в балконном проеме, скрестив руки на груди, привалившись к дверному косяку, и рассматривал сад отеля. – Я… Большое спасибо. Я так вам благодарна…
– А как именно? – вкрадчиво произнес Малфой. Он развернулся к Сибилле, и та отшатнулась – в его глазах светилось какое-то непонятное чувство. – Насколько вы благодарны мне? Настолько, чтобы рассказать, для чего вам понадобилось это зелье? Настолько, чтобы назвать свое настоящее имя… Сибилла? Настолько, чтобы развести передо мной ноги?

Трелони молчала, не зная, что ответить. Теперь все объяснения казались ей надуманными.
– Я просто хотела… – начала она, но мужчина не дал ей закончить фразу. Одним неразличимым движением он оказался рядом, упершись руками в стену по обе стороны лица Сибиллы и тем самым исключая малейшую возможность побега.

– Ты просто хотела… чего же? – и в следующее мгновение его рот смял ее губы в жестком, грубом поцелуе. – Этого? – в его прикосновениях не было ни жара страсти, ни неги обольщения – только сила и стремление подчинить. – Или этого? – запустив руку в волосы женщины, Люциус потянул за них, принуждая свою жертву запрокинуть голову. Его губы прижались к изящной шее почти в укусе, оставляя следы на полупрозрачной коже.
– Да, – от неожиданного ответа – даже не произнесенного, а едва выдохнутого – мужчина замер. Воздух между ними словно уплотнился, пульсируя, отсчитывая секунды. Горячее дыхание обжигало ее щеку. Сибилла прикрыла глаза, растворяясь в своих ощущениях – запах кофе, сигарет, тепло его тела… Он мягко, почти нежно провел пальцем по ее приоткрытым, припухшим губам, и на секунду она почувствовала вкус его кожи.
– Да – что? Скажи мне, – теперь в этом голосе не было ни угрозы, ни злости, только желание. Она чувствовала, как мужские пальцы коснулись ее влажной кожи в вырезе блузки, очертили ключицу, скользнули ниже, замерев у кружевной полоски, прикрывающей грудь. «У тебя не будет второго шанса», – заметил холодный голос где-то внутри. Сибилла облизала губы и тихо, но отчетливо произнесла:
– Да – я хочу этого.

Она слышала, как бьется ее сердце. И больше ничего. Сибилла ненавидела неизвестность. Только поэтому она приподняла ресницы – и увидела совсем близко его глаза, потемневшие от возбуждения.

Его рот был по-прежнему настойчивым, но теперь он не наказывал, а соблазнял. Люциус целовал ее до тех пор, пока ей не пришлось высвободиться, чтобы глотнуть воздуха, а потом целовал еще и еще. Только ощутив разгоряченным телом прохладу воздуха, женщина поняла, что уже полураздета. От одного вида загорелых пальцев, ласкающих ее грудь, голова у нее закружилась. Кожа словно вспыхивала под его прикосновениями. Люциус наклонился еще ближе и прошептал ей прямо в ухо:
– Останови меня.
Можно подумать, она была на это способна. Его губы вновь отыскали ее рот, и Сибилла выгнула спину, теснее прижимаясь грудью к его руке. Руки сами собой оказались у него на плечах, пальцы комкали тонкую ткань рубашки.
– Останови меня.
Люциус оторвался от ее губ, только чтобы коснуться губами шеи, а потом начал опускаться все ниже, словно вычерчивая огненную линию на обнаженной коже – губами, зубами, языком.
– Останови меня.
Горячие и влажные, его губы сомкнулись вокруг ее соска. Тонкое кружево будто растворилось, поддаваясь бесстыдной ласке. Прежде чем она успела ответить, быстрые и уверенные пальцы отыскали и расстегнули застежку бюстгальтера, тут же небрежно откинутого.
В следующую секунду Малфой резко развернул ее к массивному шкафу, стоящему в углу комнаты:
– Посмотри.
В огромной зеркальной двери отражалась незнакомая ей женщина. Обнаженная до талии, со спутанными волосами, распухшими от поцелуев губами, она была необычайно хороша.
«Это не я. Это не могу быть я», – испуганно вздрогнула Сибилла.
– Ты такая… красивая, – неожиданно хрипло сказал Люциус. Не в силах отвести взгляд, она смотрела, как его руки нежно гладят ее груди, пальцы касаются уже напрягшихся сосков. – Я хочу тебя, – он легко подхватил ее на руки и положил на кровать. Очередной жаркий поцелуй унес остатки стыдливости Сибиллы, и она протестующе застонала, когда мужчина оторвался от ее губ. Ее пальцы запутались в его волосах, пытаясь поймать, притянуть, удержать.

Когда его руки стягивали с нее шорты, она почти расплавилась под его прикосновениями. Уверенные пальцы сдвинули в сторону кружевную ткань трусиков, погладили нежную плоть – сначала изучающе, потом все настойчивее, проникая все глубже, надавливая и поглаживая до тех пор, пока Сибилла не начала двигаться им навстречу, извиваясь и постанывая.

Последний раз поцеловав ее в губы, он отодвинулся, чтобы раздеться. Женщина следила за его резкими движениями из-под ресниц. Вот щелкнула пряжка ремня, вот полетели куда-то в сторону брюки. Она поднялась на колени, чтобы помочь ему расстегнуть рубашку, но пуговицы плохо поддавались неумелым пальцам, да и сама Сибилла отвлеклась, разглядывая полоску золотистой кожи, видневшуюся в расстегнутом вороте. У основания загорелой шеи бешено пульсировала жилка, и, повинуясь внезапному желанию, женщина наклонилась и лизнула ее.

На какое-то мгновение Люциус замер, судорожно глотнув воздух. А потом, повалив женщину на постель, упал сверху. И почти ворвался в нее – жадно и яростно.

Его поцелуи обжигали ее, заставляя двигаться, выгибаясь навстречу. Он подчинял ее своему ритму, и она покорялась, царапая ногтями его спину, оставляя красные метки на его спине. Он делал ее своей, и она кончала от одного сознания этого. Руки Сибиллы все еще обвивали его плечи, когда Малфой застонал ей в шею и почти рухнул сверху, вминая ее тело в матрас.

Она лежала на сбившихся простынях, придавленная его тяжестью, вдыхала знакомый запах и медленно осознавала: случилось то, чего она больше всего боялась – ее вселенная сузилась до одного человека. Люциуса Малфоя.

Первые лучи солнца осторожно скользнули сквозь неплотно задернутые шторы. Мужчина пошевелился и открыл глаза. Женщина рядом с ним мерно дышала, легко улыбаясь во сне. Он осторожно коснулся пальцем ее губ и тут же отдернул руку. Поднявшись, прошелся по комнате, собирая свои вещи, достал из кармана брюк пачку сигарет, как был, обнаженный, присел на небольшой стол и закурил, глубоко затягиваясь, не отрывая взгляда от женщины, лежащей на постели. Последняя затяжка – и вот уже длинные пальцы машинально растирают бычок по хрусталю пепельницы. Мужчина быстро оделся, бросил последний взгляд в сторону кровати и тихо закрыл за собой входную дверь номера.

Он еще не вышел из отеля, когда женщина открыла глаза – совершенно ясные, без тени сна. Поднявшись на ноги, она подошла к столу. На его глянцевой поверхности мерцал фиал, словно наполненный голубой дымкой тумана, а рядом лежала полупустая пачка сигарет. Сибилла вытряхнула одну, тонкую и длинную, обхватила гладкий фильтр губами, щелкнула зажигалкой и неумело, но жадно затянулась.


Глава седьмая

Гермиона поежилась и постучала еще раз. За дверью было все так же тихо. «Неудивительно, – подумала девушка, переступая с ноги на ногу. – Судя по количеству пустых бутылок в гостиной, Драко должно быть так же плохо, как мне. А, может, и еще хуже».
Наконец ей открыли. На пороге появился зевающий Малфой-младший. Как ни странно, выглядел он отлично, и только слегка покрасневшие белки глаз служили напоминанием о бессонной ночи. Парень недовольно скривился:
– И что тебе не спится, Грейнджер? Еще и двенадцати нет. А вообще, тебе туда, – он махнул рукой, указывая на винтовую лестницу, уходящую вниз.

Девушка пошла в предложенном направлении. Где-то на краю ее сознания промелькнула странная мысль: «А откуда Драко знает, к кому я пришла?» – но тут же была вытеснена другими, более важными, по мнению их хозяйки.

Увидев погреб, переоборудованный в лабораторию, Гермиона только что не взвизгнула от изумления.
– Как вам удалось совместить все это? – она возбужденно озиралась по сторонам. А посмотреть, действительно, было на что. Изначально небольшое, помещение расширили магическим способом и теперь в нем хватало места не только для нескольких винных шкафов, но и для огромного количества оборудования и препаратов. В лаборатории странным образом уживались два мира – маггловский и магический. Центрифуга соседствовала с серебряным тиглем, несколько котлов явно дожидались, когда у их хозяина появится время на наведение чистоты, а мигающий лампочкой термостат мерно гудел.
– И вам доброе утро, мисс Грейнджер, – спокойно ответил профессор, даже не обернувшись. – С чем пожаловали?
Прохладный тон, которым это было сказано, несколько отрезвил девушку и напомнил о цели ее визита.
– Я пришла извиниться, – начала она, смущенно отводя взгляд. – Вчера вечером я вела себя несколько…
– Вчера вечером вы были неподражаемы, – Снейп наконец-то повернулся к ней, и оказалось, что он ухмыляется. – Столько усилий… жаль, что они пропали даром, и вам так и не удалось затащить моего приятеля в свою постель.
– Вы все не так поняли! – покраснела Гермиона. – Просто… Гарри объяснил мне одну вещь, и я… подумала, а вдруг человек, которого я… который мне нравится… вдруг он тоже испытывает какие-то чувства ко мне… и молчит, потому что…

Почему-то именно сегодня сбивчивый девичий лепет раздражал Северуса как никогда. «Глупая девчонка, – негодовал зельевар, – придумала себе идеал и пытается подогнать под него живого человека. Притом человека настолько неподходящего, что и вообразить невозможно».

Об идеалах он знал столько, сколько известно не каждому психологу. В его библиотеке числились книги Юнга и Эриксона. Теперь, через столько лет, он наконец смог понять, откуда взялось это чувство с привкусом полыни. Его детская жажда быть любимым, желание услышать похвалу. Его слепота подростка, не желавшего замечать недостатков своей зеленоглазой феи. Он видел в ней все, в чем так нуждался, – понимание, заботу, ласку. Ее изъяны он затушевывал своей фантазией, и еще угловатая девочка обретала фигуру богини, а ее душа, мятущаяся, как и подобает незрелой юности, казалась цельной и совершенной. Он тонул в ее глазах, теряя все связи с реальностью. Долгие годы он не мог понять, что заставляло его оправдывать Лили снова и снова. А потом, увлекшись книгами Кроули, осознал: она была его «зеленой ведьмой»****. А абсент, как известно, изменяет реальность вокруг человека, выпившего хотя бы чуть-чуть. Их дороги давно разошлись, а Северусу все казалось, что она идет рядом. Возможно, если бы их детская дружба переплавилась в ранний брак, к двадцати годам он бы научился видеть ее такой, какой она была – женщиной из плоти и крови, небезупречной и от этого еще более желанной. Но чем дальше она оказывалась от него, тем выше становился пьедестал, на который ее поместил Снейп. А смерть и вовсе перерезала нить, связывавшую живую, реальную Эванс и совершенную, бесплотную Лили. Глаза, которыми смотрели на него ночные видения, были чисты, нежные губы никогда не осквернялись ложью, пусть даже самой малой и безобидной. Не было споров из-за его ночевок в лаборатории или из-за ее наглой сестрицы, не было монотонных будней и подкрадывающейся скуки, не было ревности и обид. Да и их – не было. Была она – безгрешная Мадонна, зашедшая ради своего сына дальше, чем Дева Мария. Был он – вечно кающийся Иуда. Вот и все. Или нет… Еще неизвестность, которая так мучила и ранила его. Единственный вопрос, на который уже невозможно было получить ответ. А что, если?.. И эта надежда оставалась с ним долгие годы. Ведь мертвые никогда не скажут «нет».

Каждую женщину, появлявшуюся в его жизни, он сравнивал с Лили – сначала невольно, а затем и намеренно. Одна была глупа, другая – бестолкова, третья – чересчур навязчива, четвертая – неприлично жестока. Он выискивал в них недостатки, а найдя, довольно усмехался; свои же изъяны знал наперечет, но, даже осознав дефектность придуманного им мира, не мог отказаться от него.
Все изменилось, когда лежа на грязном полу, истекая кровью, Северус вдруг понял: вот и все. Это конец. Дальше темнота. А он так и не увидел, как отражается рассвет в глазах любимой женщины.

И когда оказалось, что у него есть второй шанс, Снейп уже знал, что делать. Нет, он не стал развенчивать образ, столь ценимый им когда-то и все еще дорогой его сердцу. Просто кинул на него последний взгляд и, отвернувшись, сделал первый шаг вперед. В будущее без Лили.
От размышлений мужчину отвлек шум за спиной. Он резко развернулся, автоматически выхватывая палочку, и тут же облегченно выдохнул: всего лишь банка с соцветиями паслена, упавшая на пол. Ее содержимое рассыпалось по полу, а виновница происшествия смотрела на Снейпа огромными, испуганными глазами.
– Простите, профессор, я случайно. Я сейчас все уберу.
– Вы думаете, заслужить прощение так легко, мисс Грейнджер? – задумчиво протянул мужчина. Странное разочарование, поселившееся в нем вчера ночью, требовало выхода.
– И как же я могу заслужить ваше прощение, сэ-эр? – неожиданно улыбнулась девушка и на мгновение вновь стала похожа на видение, представшее перед Снейпом вчера на пляже. Сбитый с толку таким внезапным преображением, Северус не сразу нашелся, что сказать.

Подобные заминки были настолько несвойственны ему, что он еще больше раздосадовался. «Это всего лишь одна из твоих студенток, – одернул он сам себя, – пусть и бывшая. Вечно взъерошенная, надоедливая Грейнджер». Его зрение, очевидно, за долгие годы преподавания все же пострадало больше, чем констатировали врачи в св. Мунго – как ни старался мужчина увидеть ту самую лохматую девчонку, что тянула руку на его уроках, перед ним стояла не она. Что-то изменилось. Волосы, спадавшие на плечи все той же буйной гривой, теперь вызывали желание прикоснуться к ним, запутаться в них пальцами. Глаза, казалось, стали еще больше, а длинные ресницы отливали золотом. Губы были розовыми, чуть припухшими – словно от поцелуев, мелькнула мысль – а на нижней, почти в уголке, темнело чернильное пятнышко. Все те же черты складывались в совершенно иной образ. Эта девушка больше не могла быть просто Грейнджер. Ее звали Гермиона.
– Профессор! – Гермиона помахала рукой у него перед глазами, Она не знала, что и думать – вот уже минут пять мужчина молча разглядывал ее. – У меня что-то с лицом? – вспомнилась дурацкая привычка, задумавшись грызть кончик ручки. Каждый раз после таких размышлений ей приходилось подолгу оттирать губы, избавляясь от чернильных пятен.

Этот жест вывел Северуса из ступора. Зельевар тряхнул головой, отгоняя картинки, подсунутые услужливым воображением, и рявкнул:
– Я уже давно не ваш профессор, мисс! Мне казалось, что это должно вас только радовать. Или вы успели соскучиться по школьной форме и домашним заданиям?
– Я действительно иногда скучаю по школе, – мягко ответила девушка. – Но в одном вы правы: я рада, что уже не являюсь вашей студенткой.
Ее слова были правильными. Такими, каких он и ожидал. И почему-то обидными.
– Значит, хоть в чем-то мы с вами солидарны, – процедил Снейп. – Не смею вас задерживать, а то как бы сюда не ворвалась толпа авроров, отправленных на ваши поиски.
– Не думаю, что Гарри начнет меня разыскивать. В его планах на сегодня значилось посещение спортивного бара, так что, – снова улыбнулась Гермиона, завязывая свои волосы в хвостик, – я полностью в вашем распоряжении, Северус.
– Кажется, я не давал повода для такой фамильярности, – возмутился мужчина.
– Вы сами напомнили мне о том, что больше не являетесь моим профессором; мы знакомы с вами так давно, что обращаться к вам «мистер Снейп», словно к совершенному незнакомцу, кажется мне нелепым. В качестве компенсации могу предложить вам называть меня просто по имени, без всяких там «мисс» и «Грейнджер», – говоря это, Гермиона вся дрожала внутри, ожидая вспышки недовольства, однако ее собеседник молчал. Она огляделась, и ее взгляд вновь наткнулся на котлы, ожидающие чистки. – Я соберу паслен, а потом вымою вон те котлы. Вы даже не заметите моего присутствия, – и, не теряя времени, девушка приступила к осуществлению изложенного ей плана.
Снейп задумчиво смотрел, как она наклоняется, собирая высохшие лепестки, как бережно дует на них перед тем, как сложить обратно в банку, и пытался вспомнить, применяют ли паслен при изготовлении каких-либо зелий, по своему действию схожих с Амортенцией. Ничем другим он свое поведение объяснить не мог. Так и не вспомнив ничего подходящего, мужчина решил, что необходимо продолжить работу над очередным экспериментом, начатым им два дня назад, и таким образом отвлечься от соблазнительных видов, открывавшихся ему при каждом наклоне Гермионы.

Работа, как обычно, увлекла его настолько, что он перестал замечать окружающий мир и, только выключив горелку и отставив зелье охлаждаться, огляделся по сторонам. В лаборатории было тихо, и сначала ему показалось, что он остался один. «Сбежала, – подумал Снейп, – вот и отлично». Вычищенные котлы были расставлены на полках, столы сияли чистотой, полученные с сегодняшней совой многоножки и тритоны были тщательно разделаны, обработаны и разложены по банкам. Удивившись такому энтузиазму девушки, зельевар уже было направился к выходу, когда его взгляд скользнул по креслу в углу и запнулся о хрупкую фигурку в нем, укрытую пледом.
Резко повернувшись, Северус подошел к креслу и склонился, вглядываясь в девичье лицо. В тусклом свете тонкие черты казались почти неземными, словно вышедшими из-под кисти Боттичелли. Чернильное пятнышко на нижней губе слегка выцвело, но все же было еще заметно. Мужчина протянул руку и осторожно коснулся его. Густые ресницы распахнулись, и изучающий взгляд черных глаз встретился с удивленным взглядом карих. Тишина, царившая в комнате и раньше, теперь стала почти неестественной. Ни слов, ни шороха, ни дыхания – только неровный стук в ушах. Та-дам, та-дам – Снейп даже не мог понять, чье сердце бьется так часто. Ее губы были все ближе и ближе, а в темных зрачках появились золотые искорки, и когда он уже решился, мысленно загоняя все свои сомнения в самый дальний угол сознания, поближе к принципам и убеждениям, и…
В этот самый момент дверь распахнулась, и Драко с порога завопил:
– Крестный!

Северус вздрогнул и выпрямился, тут же отойдя от кресла.
– Вас разве не учили стучаться, молодой человек? – зло поинтересовался он у парня. Малфой-младший помолчал, переводя свой взгляд с рассерженного крестного на порозовевшую Гермиону, а потом покаянным тоном произнес:
– Приношу свои искренние извинения за столь импульсивное поведение, несоответствующее моему воспитанию и совершенно мне несвойственное…
– Заканчивай это представление, Драко, – устало вздохнул Снейп. – Что ты хотел?
– Я просто пришел сказать, что мы с Поттером идем в бар смотреть… этот… как его там… Грейнджер, как называется маггловский квиддич?
– Футбол, – удивленно ответила девушка.
– Вот-вот, – довольно улыбнулся блондин, – футбол. Вернусь поздно. Отца, кстати, тоже нет.
Он хлопнул дверью, и следующим, что они услышали, были его шаги на лестнице. Девушка потерла глаза. На секунду ей показалось, что, перед тем как выйти, Малфой обернулся и подмигнул ей – но ведь это невозможно, не так ли?
Снейп откашлялся:
– Я… спасибо за помощь, мисс…
– Я думала, мы договорились называть друг друга по именам, Северус, – больше всего на свете ей хотелось, чтобы он закончил то, что прервал Малфой. Но Гермиона понимала, что сейчас этого уже не произойдет.
– Мне кажется, это не совсем удобно, – тем временем упорствовал мужчина. – Я…
– Когда работаешь вместе, это гораздо удобнее, – перебила его девушка. – Я ведь могу прийти завтра? Помочь чистить, резать, размешивать…
Под взглядом ее глаз все возражения и протесты застряли у Северуса в горле. Наконец он утвердительно кивнул:
– Да, конечно, если это интересно вам… Гермиона. Я думал, что вы здесь, чтобы отдохнуть, а не…
– Лучшего отдыха я и представить себе не могу, – улыбнулась Гермиона, уже поднявшись с кресла и аккуратно складывая плед. – Тогда… до завтра?
Не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты и, мурлыча что-то себе под нос, начала подниматься по лестнице. Снейп последовал за ней, все еще не понимая, почему он только что согласился на ее предложение.
У двери она еще раз обернулась и почти шепотом сказала:
– Спокойной ночи, Северус.

Гермиона уже давно лежала в своей постели, а мужчина все еще стоял, привалившись к стене бунгало, и смотрел на линию горизонта.