Когда-то я была Cara2003
Павшим на полях сражений посвящается. И неважно, где это было - подо Ржевом, в Могадишо или же в секторе Газа.
- Над нами четыре сто девятых, заходят справа.
- Второй, вас понял! Атакуем!
Небо взрывается грохотом, дым разъедает глаза. Пулеметы дергаются, разбавляя синее белым.
- Первый, у меня мессер на хвосте.
В маске жарко и душно, но снять нельзя: в ней микрофон. Глохнет один ШКАС, за ним – второй.
- Командир, у меня ящики пусты.
- Отходи, я прикрою!
Воет двигатель, набирая обороты. «Харитон» трясется мелкой дрожью.
- Второй, возвращайтесь на базу!
- Я тебя одного не оставлю.
- На базу, я сказал! Иду сле...
Наушники, кажется, сломались. Ничего не слышно, только обычный треск радиоэфира.
- Командир, я тебя не вижу.
Разворот, и небо расчерчено еще одной полосой.
- Валя, ты где? Ответь, я тебя не вижу!
Темно-зеленый истребитель с крестами уходит, зарываясь в облака. А прямо под ним, медленно, очень медленно, опускается на землю песочного цвета харрикейн, объятый оранжевым пламенем…
- Валя, прыгай! Валька!
А в ответ тишина…
Кладбищенская ограда бывает разной. Где-то высокая стена кирпичного цвета. Где-то – кованая решетка. Где-то – ковыль по пояс. Но трава на могиле летчика Соколова такая же зеленая, как и на Арлингтонском кладбище.
Мальчик с окраины Нью-Йорка, думал ли ты, что у войны женские глаза? Вот она смотрит на тебя: в одной руке ребенок, в другой – пистолет. Зачем ты пришел в эту страну? Дуло медленно поднимается, заслоняя собой весь мир: грязные камни домов, желтую пыль улиц, перевернутый джип… И ты стреляешь, стреляешь, продолжаешь стрелять, пока женщина не падает лицом вниз.
…Матерь Божия, молись о нас грешных, ныне и в час смерти нашей…
Ветер доносит откуда-то запах свежего хлеба, такой неожиданный на этом клочке земли, где голод привычен и старикам, и детям. Вжимаясь в нагретую солнцем стену, ты вдруг вспоминаешь, как стоял у плиты в маленькой кондитерской, пек пончики и мечтал о приключениях. Мечты сбываются, не правда ли?
Только никто не предупредил: приключения часто заканчиваются совсем не так, как в книжках и фильмах. «Своих не бросаем – ни живых, ни мертвых», – повторяешь ты про себя снова и снова, ведь надежда умирает последней. А больше никого и не осталось. Первым погиб Рэймонд. Он лежит рядом, и его волосы все темнеют и темнеют от стекающей крови. Потом замолчал автомат Рэнди. Конец патронам – конец жизни. Вам с Гэри было чуть проще: в раскуроченной кабине вертолета еще оставались боеприпасы. Если бы только дождаться, если бы выстоять…
Их все больше и больше, они приближаются: толпа темнокожих людей с перекошенными лицами. И ты стреляешь, продолжаешь стрелять, но на месте одного убитого появляется двое живых; кажется, что вот уже скоро волна людских тел захлестнет тебя с головой и уничтожит. А потом тебе становится нечем стрелять.
Гэри поворачивается к тебе, и ты видишь в его глазах отражение собственных. Там так много всего: знание и боль, мужество и горечь.
– Храни тебя Господь, парень, – в твоих руках ваше последнее заряженное ружье, а Гэри достает пистолет и идет навстречу толпе. Через несколько секунд его тело оседает на песок, а воздух дрожит от радостных воплей. Если бы ты мог, то тоже встал и пошел навстречу врагам. Но сломанная нога не дает тебе подняться. Стрелять нечем. Не осталось ничего. Только страх.
И тогда ты закрываешь глаза, чтобы не видеть, до боли сжимая бесполезный кусок железа в руках. И тогда ты представляешь, что снова в кабине своего вертолета. И нет ничего, только небо и ветер…
Мы тщательно поделили нашу планету. Разрисовали ее поверхность линиями границ, разметили карты, расставили знаки – только для того, чтобы потом нарушать этот порядок, втаптывая его в грязь.
Ветер гонит облака над Иорданом. Каждый раз, поднимая глаза к небу, удивляюсь его красоте. Вечно изменчивая синева, от которой дух захватывает, будто на качелях качаешься. Вверх – и падаешь в бесконечность. Вниз – и в ушах свистит, и хочется кричать от счастья. Когда я первый раз сам поднял самолет и оказался внутри этой синевы, рядом с белой ватой облаков, то не сдержался и заорал что-то радостное. Потом, конечно, пришлось краснеть, выслушивая нотации от сэрена, но ощущение счастья так и осталось со мной навсегда. Я, небо и мой Сокол . А больше ничего и не надо.
Земля внизу сливается в желто-зеленый ковер. Солнечно-желтый, лимонно-золотистый, буро-коричневый песок играет, переливается в лучах солнечного света. Редкие светло-салатовые пятна – то ли апельсиновые, то ли лимонные рощи. Они переходят в темную зелень побережья, скатываются в море узкими языками скал. Разворот на восток – и вот скалы и пески сменились листвой оливковых садов. А потом снова пустыня. И в этом чередовании жизни и смерти своя, особая красота. Благословенная. Здесь, наверху, не слышно людского гомона, звона церковных колоколов, заунывного пения муэдзинов. Только прозрачная тишина, шелест радиоволн в наушниках и ветер… Ветер гонит облака над Иорданом… Свинцовые облака...
-
-
09.05.2012 в 04:07Два раза перечитала. И под музыку, и так... Великолепно. Просто великолепно.
-
-
09.05.2012 в 09:47-
-
09.05.2012 в 10:12-
-
09.05.2012 в 21:10Вот именно об этом, обо всех войнах, обо всех жертвах и о силе духа каждого воина я сегодня весь день и думаю. О всё еще не закончившихся войнах, о цене победы. О том, что жажда выстоять, не за себя, а ради будущего, ради того, чтобы твои дети и внуки никогда бы не испытали оглушающую горечь потери, не посмотрели бы в озверевшее лицо недруга – вот так бороться, отчаянно и до последнего - силы отыщутся всегда…
Карочка, ты умница!
Я утащила к себе, ладно?
-
-
09.05.2012 в 21:19-
-
10.05.2012 в 01:51-
-
10.05.2012 в 08:51Вот это самая страшная фраза.
-
-
23.05.2012 в 16:14-
-
23.05.2012 в 17:49Сашка Огеньская, спасибо большое!